Шуу., рада видеть тебя и здесь!

@темы: приветствия

Баннеры с визиток

@темы: ФБ, Отблески Этерны, фандомы

@темы: фильмы

Троп "Люк, я твой отец" во второй же серии - это, однозначно, оригинально.

Фраза Магнуса "Когда Мертвое море было озером" вызывает интерес. Выходит, что это был примерно 6 век до нашей эры... Во всяком случае, в хронологию это укладывается.
Хотя, конечно, все эти внезапные появления местами смахивают на рояли.

Впрочем, надеюсь, все сюжетные линии как-то увяжут вместе. Пока что больше всего опасений вызывает Саймон, у которого то ли есть сюжет, то ли нет... Или его берегут как задел на будущее.

@темы: фильмы

@темы: флешмобы, опросы и тесты

По итогам первого тома: где подвох с Эреном?
Поворот был неожиданным, но, кажется, он будет поворачиваться еще не раз.
Диспозиция интересная, хотя фортификационные принципы людей что-то все равно не уловила.
Гиганты пока что неуловимо напоминают иллюстрации из атласа Неттера. Общий вид и прорисовка просто кажутся похожими.
И еще немного непонятен государственный строй, цели и задачи, но остается надеяться, что это прояснится по ходу дела.

@темы: манга

Диалог на Гебридских островах.

- Как овец день?
- Каких овец?
- Тех овец!
- Этих овец?
- Да не этих, а тех!
- А, тех... Точно не этих?
- Да точно, точно!
- Этих овец?
- Да, этих овец!!!
- Так это не овцы... (c)  Otto Bunz

@темы: приятное глазу

читать дальшеНазвание: Призрачный шепот
Автор:  WTF OE naval 2016
Бета:  WTF OE naval 2016
Размер: драббл, 313 слов
Пейринг/Персонажи: Олаф Кальдмеер
Категория: джен
Жанр: general
Рейтинг: G
Для голосования: #. WTF OE naval 2016 - "Призрачный шепот"

В доме у Вальдеса тихо — хозяин все больше пропадает в Адмиралтействе, заглядывая разве что на ночь, да и то не всегда, — и ветер иногда скребет ветвями по стеклу. Тишина густой патокой заполняет комнаты и коридоры, и Кальдмеер вслушивается в нее, прикрыв глаза, — в голове шумит разбивающийся о скалы девятый вал, и только внешнее безмолвие способно немного приглушить ломящую виски боль.

Иногда в тишину вмешиваются посторонние звуки — скрип двери, голоса слуг, шаги Руппи. Изредка заходит и Вальдес — кроме того, что редко бывает в своем доме, он еще и не особо интересуется судьбой пленников, и Кальдмеер иногда теряется в догадках, зачем они ему понадобились. За Руппи можно получить выкуп, а за него?..

Наедине с молчанием Кальдмеер расслабляется, и поэтому не сразу замечает, как его нарушают какие-то странные ноты: серебристый смешок, легкие шаги за углом коридора, шелест книжных страниц и редкое позвякивание медных колец, к которым крепятся портьеры. Все они вскрывают плотный кокон тишины, и Кальдмеер хмурится, трет снова занывший лоб и оглядывается по сторонам.

Позже он начинает замечать и кое-что иное: иногда невпопад шевелятся занавески, страницы открытых книг переворачиваются даже в запертой комнате, и даже у жарко натопленного камина изредка проходится по лицу холодной ладонью сквозняк. Он списывает все на обострившееся после болезни внимание и излишек воображения... Но шаги становятся все реальнее, из-за портьеры выглядывает край белого платья, а сквозняк походит на мазнувшие по плечу чужие волосы, пахнущие холодом и хвоей.

И снова — воображение, воображение и только оно. Кальдмеер старается не думать об этом, пытается отрешиться — но тишина уже безвозвратно разрушена.

Сидя на кровати, он читает одолженную в библиотеке хозяина книгу, пытаясь не отвлекаться на звук ветра — наверное, где-то просто плохо законопачены щели, хоть это и похоже на разговор вполголоса, — когда входит Вальдес.

— Добрый вечер, господин Кальдмеер. Все в порядке? — приветствует он, и, ловя его взгляд, Кальдмеер не может избавиться от ощущения, что тот смотрит куда-то над его плечом — туда, откуда доносится тихий шепот ветра.

Название: Поддержка
Автор:  WTF OE naval 2016
Бета:  WTF OE naval 2016
Размер: драббл, 438 слов
Пейринг/Персонажи: Олаф Кальдмеер
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Для голосования: #. WTF OE naval 2016 - "Поддержка"

Туманы опускаются на Эйнрехт каждую зиму и весну — когда уходят зимние холода, тонкое белое покрывало окутывает улицы, с боязливым интересом протягивая белесые щупальца внутрь домов — пустят или нет? В тумане, когда не видно ничего дальше полубье перед собой, лучшим ориентиром для новоприбывших служит дворцовый шпиль — первый раз приехав в Эйнрехт весной, Олаф поминутно оглядывался на блестящую верхушку, сверяя направление, чтобы не забрести не в тот дом.

Этой весной ничего не изменилось — все тот же шпиль, тот же туман, все то же. Кроме Олафа, теперь не бредущего по улице, считая дома, в поисках нужного, а сидящего в камере Замка Печальных Лебедей. Каморка, в которую его отправили — скрипящий лежак, норовящий развалиться от слишком резкого движения, пронзительно-холодный каменный пол и окно под самым потолком, забранное частыми прутьями, — находится на цокольном этаже тюрьмы, которую какому-то шутнику взбрело в голову назвать замком. Отсюда его ведут на допросы — к плетям, розгам, дыбе и всему остальному, что, согласно указу кесаря, дозволяется использовать при допросе лиц, подозреваемых в сговоре с врагом и предательстве родины. Олаф в молчит в ответ на обвинения, дознаватель поджимает губы, требуя приступить к следующей стадии допроса, а секретарь — юноша едва ли не младше Руппи, — отводит глаза и иногда бегом уносится из комнаты — освободить желудок после наблюдения за допросом. Следователь подписывает очередной протокол, и Олафа снова отводят в камеру, где он устраивается на лежаке, стараясь не тревожить свежие раны, и равнодушно смотрит в окно.

В узкое отверстие вползают ленты тумана, обвивая прутья, и делают и без того ледяную камеру еще более промозглой — Олафа надсадно кашляет, и его ведут в и тюремный лазарет. Там лекарь пожимает плечами, спорит с капитаном стражи о том, что больше недели этот заключенный в камере не проживет — в полный голос, точно самого узника здесь и нет, и, в конце концов, подчиняясь приказу, неохотно его врачует в меру собственных умений. А после возвращения туман снова наползает, Олаф слышит звонкий стук подков по мостовой и вспоминает, как сам, вызванный на Малый коронный совет, подстегивал коня. Шнееталь и Цвайер — первые, к кому он пришел с известием про отданный Западному флоту приказ, — встают за закрытыми веками, как живые. Олаф то ли бредит, то ли грезит, но различает в глазах двух своих видений что-то, похожее на поддержку — ни тот, ни другой не любили и не умели разводить липкую патоку долгих утешений, так что им троим хватает и этого. Олаф чувствует холодное прикосновение тумана к плечу — словно невыносимо ледяная человеческая ладонь, но ведь ладоням трупов и положено быть холодными?

Олаф не знает, сколько он здесь еще пробудет, когда и какой ему вынесут приговор, но, каждый день, когда ближе к полудню встает солнце, разрывая туманные сети, ему кажется, что, кроме тумана, от него уходит кто-то еще.

Название: Охота
Автор:  WTF OE naval 2016
Бета:  WTF OE naval 2016
Размер: драббл, 457 слов
Пейринг/Персонажи: Антонио Бреве | Готлиб Доннер
Категория: преслэш
Жанр: general
Рейтинг: G
Примечание: по заявке с Инсайда: "Бреве/Доннер. Марикьяре неравнодушны к светловолосым, а уж когда у объекта неравнодушия такие притягательные по-кошачьи изумрудно-зеленые глаза... По мотивам одного из тредов оэголика, где Доннера назвали зеленоглазыми блондином". Неточное исполнение заявки.
Для голосования: #. WTF OE naval 2016 - "Охота"

Марикьяре любят светловолосых. Навязчивая, глупая шутка — наверное, каждому дураку в Хексберг сказать что-нибудь подобное любому попавшемуся южанину казалось крайне остроумным. Некоторые шли дальше и намекали на то, что все южане — тайные поклонники Леворукого, который, как известно, был светловолос... Правда, на это никто, кроме совсем уж задир, не обращал внимания — собака лает, ветер носит. Но поначалу некоторые велись даже на такие незамысловатые подначки. Бреве не был исключением — хотя он скорее прочих смирился с фактом, что всех остроумцев не переспоришь, и махнул на чужие глупости рукой. Острота о блондинках приелась, а со временем и вовсе сошла на нет — повторять уже сказанное четыре сотни раз стало не смешно. Бреве не знал, что однажды эта шутка из его прошлого отзовется, как иногда отзывается нечто, спящее под водой, заставляя море ходить ходуном и поднимая волны, способные разрушать целые города.

Он и не подозревал, что однажды и его накроет такой волной — и начисто сметет все внутри, переворачивая его мир: мир, в котором он был вице-адмиралом Талига, слыл воплощением спокойствия и ночным кошмаром капитанов-авантюристов. Такое мог послать ему только сам Леворукий.

Только у Леворукого хватило бы чувства юмора выбрать своим вестником Готлиба Доннера, человека, не просто походившего на Леворукого внешне, но и, с точки зрения Бреве, бывшего им до мозга костей. Невероятная удачливость, позволявшая ему выпутываться целым и невредимым из таких переделок, в которых остальные давно сложили бы голову. Всеведение - в сочетании с поразительной лживостью. Он так мастерски лгал, что человек, не знающий правды, верил безоговорочно. Бреве не знал, любит ли он кошек, но наверняка, если спросить, обнаружится, что он давно прикормил какую-нибудь блохастую мышеловку.

— Этот Доннер хорош, как Леворукий, — сказал про него когда-то Хулио, и Бреве бросил на него внимательный, острый взгляд. Хулио даже не подозревал, насколько был прав.

Порой Бреве внимательно смотрел на церковные фрески — казалось, что сейчас лицо надменного красавца в красном и золотом потечет свечным воском, приобретая знакомые черты, посветлеют и выгорят под морским солнцем волосы, и Леворукий — нет, Доннер, которого зачем-то нарядили в костюм Леворукого, — с привычной полуулыбкой приветствует его: «Вице-адмирал Бреве? Какая приятная встреча».

Люди не могли, не имели права быть такими удачливыми — и Бреве охотился за Доннером в море, стремясь рассеять наваждение и увидеть в нем обычного человека. Очередного дриксенского капитана. Всего лишь... Но Доннер ускользал, как вода сквозь пальцы — только морская гладь под лучами выгоревшего до бледно-пшеничного солнца на небосводе отливала зеленью кошачьего взгляда.

Бреве не заметил, когда его охота превратилась в одержимость, а желание увидеть в противнике человека — в жажду заставить его быть человеком. Увидеть, как он смеется, плачет, кричит от боли... Это стало целью, к которой он шел, не считаясь со средствами, и при мысли о Доннере на его лицо наползала кривая усмешка.

Самая опасная из всех видов охоты, охота на человека, началась. И на этот раз он намеревался загнать его в силки наверняка.

Название: Ради блага
Автор:  WTF OE naval 2016
Бета:  WTF OE naval 2016
Размер: драббл, 695 слов
Пейринг/Персонажи: Готлиб Доннер, найери
Категория: джен
Жанр: missing scene
Рейтинг: G
Примечание: по заявке с инсайда: "Готлиб Доннер. Пожертвовать найери жизнь - свою и еще пятерых, десятерых, сколько попросят, за спасение флота."
Для голосования: #. WTF OE naval 2016 - "Ради блага"

Промозглый ветер обжигает руки — Готлиб прячет их глубже в карманы, — и лицо. В уши упрямо ломится прибой — раз за разом, волна за волной зашипит и сгинет, оставив посеребренную мертвенным светом месяца пену на песке. Далеко, за излучиной, горят огоньки окон. Слабо, почти невидимо вспыхивают светлячками, незнамо как забредшими из конца лета в промозглый месяц Осенних Волн. Отвернешься — забудешь, что они есть. Погаснут светлячки, вернутся в лето — сидеть-прятаться под сочными травяными стеблями. Останется только морской берег, ветер, бьющий в спину, подталкивающий к потемневшим в ночи волнам и... белое существо на границе песка и воды.И когда оно успело появиться?

Называть его «она» Готлиб не решается даже мысленно — это не может быть женщиной, да и живым человеком с бьющимся сердцем и красной кровью — тоже. Но это и не человек. Найери. Рыбодева. Или даже вернее — змеедева. Или змеерыбодева?

— Чего ты хотел? — от найери тянет соленым и одновременно сладковатым запахом гниющих водорослей. Темные спутанные волосы опадают на плечи, и она — «оно», напоминает себе Готлиб, не человек, а нечто много страшнее, — поводит узкими белыми, белее слоновой кости и снега на шапках гор, плечами , — Я слышала, ты звал.

Шелестит под стать прибою голос, и слова звучат одно за одним — точно тянется цепочка пузырей изо рта ныряльщика.

— Надо договориться, — Готлиб не знает, что говорить — он не верил, что это подействует, что на его зов откликнутся. Но старые предания оказались правдивее проповедей всех клириков и, а эспера на шее была так же явственна, как и потусторонняя тварь рядом.

— О чем? — в немигающих глазах — черный человеческий зрачок, обведенный по кругу желтоватой радужкой, — тощей рыбешкой мелькает интерес.

— О жертве, — слова вылетают мелкой галькой. О договоре с силой, которую прокляли и предали анафеме еще первые эсператисты. О погибели для собственной души — но ради блага общего дела. Но Готлиб точно знал, что, если ради общего блага — он поступает правильно.

— За что? — синевато-белые губы найери раздвигает улыбка, и Готлиб видит, что зубы у нее тоже не человеческие — мелкие и острые клыки.

— Спасение кораблей. Это будет... через двадцать-двадцать пять дней. Шестьдесят кораблей у Хексберг, — он не знает, значат ли что-нибудь для найери человеческие названия, человеческая география, человеческие дни, но все равно продолжает говорить. Теперь — сбивчиво и торопливо. Так говорят мещане, впервые уговариваясь с лихими людьми на услугу-другую, так говорят просители в герцогской канцелярии... Но не вице-адмиралы. Волнение и страх сковывают льдом, — Спасите столько, сколько сможете.

— Чем заплатишь? — найери неподвижна, точно мраморная статуя, зачем-то брошенная в прибой. Не поднимается грудь, не моргают глаза, и улыбка остается прежней — дитя хищной ухмылки и оскала. С такой улыбкой обвинитель смотрит на осужденного.

— Жизнями. Одной, двумя, четырьмя, шестнадцатью — моей и чужими, — волны чуть не проламывают тонкий лед, ходя под ним ходуном, но глубокий вдох — и просоленный, выстуженный морской воздух снова замораживает их до поры до времени.

— Мало, — в черноте зрачков начинает клубиться шторм, и Готлиб непроизвольно отступает назад. Он не трус, вовсе нет, но выдержать такой взгляд... Надо быть либо великим дураком, которому море по колено, либо великим храбрецом. Хотя одно от другого не очень-то и отличается — в море утонут оба.

— Тридцать две, — предлагает он. Потом следуют шестьдесят четыре, за ними — двести пятьдесят шесть, а потом все больше и больше... Он не думает, кто из друзей и соратников окажется в этом списке помимо него самого.

— Берите, сколько понадобится. Только спасите остальных, — каждое слово тяжестью ложится на сердце. Сколько понадобится? Тысяча, две, три, десять? Сколько останется? Найери — не гоганский ростовщик, векселей не выдает.

— Хорошо, — шторм в глазах найери утихает. Теперь там пустота — такая же, какая, наверное, должна быть на большой глубине, где нет ничего, кроме редких рыб, медуз и вот этих... найери.

Ему протягивают руку — хрупкую, бледную, с синюшными ногтями и прозрачными перепонками между пальцами. Шаг вперед — ближе к черному в ночи прибою, напоминающему смолу, в которой ему теперь вариться в Закате. Он пожимает эту руку, стараясь не содрогнуться от ощущения тонкого слоя слизи под ладонью и не поддаться порыву сдавить сильнее. Наверняка, и плоть у нее тоже рыбья, белесая...

Найери отнимает руку и, стоит Готлибу открыть рот для благодарности, мощно бьет хвостом по воде, поднимая немыслимый на мелководье фонтан, а затем исчезает в разверзшейся воронке.

Готлиб закрывает рот и медленно, деревянными шагами направляется к камню, под которым его дожидается сумка. Только опустившись рядом и нащупав завязки, он позволяет себе запрокинуть голову и подмигнуть серебристому месяцу.

Название: Превращение
Автор:  WTF OE naval 2016
Бета:  WTF OE naval 2016
Размер: драббл, 505 слов
Пейринг/Персонажи: Луиджи Джильди /Поликсена Лагидис, Мэллит/Поликсена Лагидис
Категория: гет, фемслэш
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: повествование в Мэллит-стайл
Для голосования: #. WTF OE naval 2016 - "Превращение"

Слова названного Луиджи опускались в память Мэллит, точно камни в пронизанный солнцем ручей, и в них расходились круги на воде ее мыслей. В его словах была горечь по унесенной смертью — он говорил о ней, точно о несбыточной мечте, с которой ему суждено встретиться разве что в Рассвете, куда он точно не попадет — Мэллит плохо знала, во что веруют осененные колючей звездой-эсперой, но кое-что в рассказах названного Луиджи было ясно и без того.

Названный Луиджи иногда до приезда роскошной, названной Юлианой, приглашал ее по вечерам к камину — тогда не было ни ледяного смеха и ветра, которые приносил с собой названный Ротгером, ни странной, чуть скованной вежливости высокородных, иногда приходивших в дом названного Ротгером, от которой Мэллит опускала глаза в пол и вспоминала то, чему ее научили в Ракане, неловко приседая в придворных реверансах. В те вечера, когда огонь в камине равнялся цветом с листьями осенней Сакаци, был только бокал с красным, точно разлом только что сорванного граната, вином в руках названного Луиджи и его рассказы — о своей родине, далеком Фельпе, где корабли ходят не только под парусом, но и на веслах, где дворцы и богатые дома украшали статуями птице-рыбо-девы, покровительницы города, построенного на соли озер Гальбрэ и соли морского прибоя, о том городе, в бое у которого ту, что взяла себе его сердце, унесла смерть.

Названный Луиджи рассказывал и о ней — ее звали Поликсена, «всем чужая» на языке ее отцов. Ее собеседник говорил Мэллит о том, какой она была, а она в ответ рассказывала ему легенду отцов ее отцов о двух влюбленных, одна из которых, девушка, прекрасней которой еще не рождал этот свет, погибла раньше возлюбленного, но вновь стала для него Кубьертой и розгой, хлебом и цветком, когда мужу пришел свой черед покинуть этот мир. И Кабиох в милости своей вознес их на небеса, придав им вид созвездий, чтобы напомнить всем возлюбленным, кого навечно покинули те, кто был им дороже всего земного, от чьих взглядов они пьянели скорее, от сока виноградной лозы, что им стоит ждать своего часа, чтобы снова увидеться с цветами своего сердца. Тогда названный Луиджи улыбался, глядя на нее, и продолжал свой рассказ о названной Поликсеной — скромной, точно весенний цветок, что от всякого прикосновения закрывает свои листья, деве с глазами юного олененка и изяществом статуэтки из тех, что держал в доме отец ее братьев.

Изредка названный Луиджи рассказывал и о том, как названная Поликсеной умерла, и тогда вино в его руках казалось Мэллит алой кровью, соком жизни, вытекающим из покореженного прекрасного тела, и она сглатывала соленые слезы, думая о названной Поликсеной, так рано и страшно ушедшей из живых. Она думает, что Поликсена могла бы стать для названного Луиджи тем же, что для нее — названный Ротгером, стать не судьбой, но песней, но все чаще ей после таких вечеров снятся сны. В них нет ничего жаркого и стыдного, как в тех, где звенит смех названного Ротгером и кружится вокруг вихрь звезд и снега, нет. В них есть только она, стоящая на прозрачном и тонком, точно обжигающий руки весенний лед, мосту среди звезд и устремленный на нее зовущий взгляд темных, точно спелая вишня, глаз названной Поликсеной.

Название: Сети
Автор: WTF OE naval 2016
Бета: WTF OE naval 2016
Размер: мини, 2614 слов
Пейринг/Персонажи: Хулио Салина/Бланка Салина, Луиc Альберто Салина
Категория: гет, джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: ночь, рассвет и утро в доме семьи Салина
Примечание: evil!Хулио Салина. По заявкам с инсайда: читать дальше1)"Диего Салина/Бланка Салина, Хулио Салина/Бланка Салина. Бланка с детства была влюблена в младшего из братьев Салина, но ее сосватали за старшего и она не смела возразить. Много лет душевной боли, а после - такие же болезненные, но жаркие и необходимые, как воздух, измены. Чувство вины, стыд, жажда, страсть."
2) "Берто. Застукать мать с дядей. При живом отце. Мысли, решения, отношения между всеми после этого случая".
3) "Команда, а напиши про Хулио, который не любит Берто? Метит на место главы семьи (что с Диего и есть ли он вообще на ваше усмотрение), а потому всячески ищет способ убрать племянника. Очень хочется!"
Для голосования: #. WTF OE naval 2016 - "Сети"

Огонек свечи испуганно колыхнулся во тьме и робко бросил горсть света на любовников среди смятых простыней. Выхватил из темноты изгиб женской спины с расплескавшимися по нему темными прядями, с интересом погладил по щеке спящего мужчину, очертил высокие скулы, пушистые ресницы и контур узких губ. И немедленно был залит кипящей смолой взгляда женщины, что сидела на кровати. В этом взгляде бушевало и плевалось раскаленными брызгами желание запретить касаться её любовника всем, даже свету.

Огонек задрожал на фитиле и пригнулся, точно стараясь стать меньше, но больше Бланка на него внимания не обращала – она смотрела на своего любовника, смотрела с болью, точно ревность жгла изнутри и её саму.

“Хулио, – ладонь Бланки накрыла его плечо, – жизнь моя, сердце мое... Дорогого стоила мне эта ночь. Каждая ночь с тобой – украдкой, воровато, точно я обманом выманила ее у судьбы, и теперь липкий страх неизбежного сковывает крепче колодок. Тяжелее канги на шее мысль о том, что разоблачат не только меня, но и тебя“, – ладонь крепко сжала плечо, надавили на смуглую кожу ногти, будто стремясь разорвать, вонзиться глубже. И тут же – отпустила, погладила пунцовый след от поцелуя у основания шеи, отбросила простыню, прослеживая полоску шрама, соляной дорогой пролегшую от соска и до нижнего ребра.

“Супружеская измена – вещь обоюдоострая, – от шрама ладонь спустилась к узкому бедру. – Почти такая же острая, как та, что в свое время оставила тебе этот шрам... Да, ты рассказывал что тебе тогда едва минуло двадцать – охота на пиратов, один абордаж и метка на всю жизнь. Тогда мне было семнадцать, и меня, новоиспеченную жену твоего брата, душил страх перед несбывшимся – ведь на два пальца выше и... Но теперь я вынуждена ходить по краю куда более острого лезвия. Нет. Не я – мы. Если о нашей связи узнают, нелегко придется нам обоим, – длинные волосы траурной вуалью скрыли лицо Бланки, когда та склонилась и коснулась поцелуем тяжелой ладони с огрубевшими костяшками, расслабленно лежащей среди простыней. – Пусть нам и не выдвинут официальных обвинений, но моему мужу будет от этого не легче. И ладно бы он был стар и некрасив, был бы тираном для молодой жены... Но нет – он всего лишь на пять лет старше меня, он заботлив, он подарил мне любимого сына, .и я никогда не желала бы ему узнать о моем нарушенном супружеском обете".

Бланка сгорбилась, обхватила руками колени, и еще не утратившие изящного изгиба губы неслышно прошептали:

– В горе и в радости, верно?

Она отчаянно встряхнула головой и снова затихла.

“Вина, в которой мне никогда не признаться и никогда не искупить – я смотрю на мужа, но вижу черты деверя. Но сердце не выбирает, кого любить, и пусть наши поцелуи вечно горчат предательством, но, один раз поддавшись желаниям, я не могу от них отказаться“.

Бланка повернулась и задула свечу – огонек последний раз вспыхнул и угас, наполняя комнату запахом горячего воска. Где–то негромко скрипнула дверь, и Бланка вскинулась, но больше ничего не было слышно. Позже вдалеке пронесся шумный вздох, однако Бланка уже этого не заметила – она спала, и даже во сне ее лоб расчерчивали тревожные морщины сознания своей вины и предательства.

***

Деревянный пол почти не скрипел под ногами, но Берто все равно ступал осторожно, оглядываясь на каждом повороте, где клубилась темнота – луна, изредка выглядывая из–за туч, скупо бросала горсти света в окна, и они расходились по стенам, ложились отблесками на дверные ручки, селили в складках портьер Изначальных Тварей – только зазеваешься, и утащат!

А уж если кто–то узнает, куда он бегал… Рыбацкие мальчишки рассказали, что в гроте неподалеку в лунные ночи всегда появляется среброволосая найери – выходит на берег и сидит там, расчесывая волосы и глядя на луну. Возлюбленного ждет. Говорят, она когда-то здесь же и жила, и милый–рыбак ее тоже, пока однажды из моря не вернулся… А она с горя туда бросилась и найери стала. Конечно же, Берто не мог упустить возможность это увидеть.

Но, то ли ночь оказалась недостаточно лунной – да и в самом деле, какая тут луна, если ее за тучами еле видно! – то ли еще что-то найери не понравилось, но они, затаившись рядом с гротом, все равно никого не увидели. Когда на башне собора пробило три часа пополуночи, Берто встал, размял затекшие ноги и решительно двинулся к дому, не слушая никого из приятелей, бестолково гомонивших за его спиной. Что с них возьмешь… Суеверные, как старые бабки. Наверняка никакой найери там нет и не было.

Берто дошел до дома, забрался в оставленное открытым окно кухни, осторожно прокрался мимо людской – там кто-то шевельнулся за стеной, – и медленно, прижимаясь спиной к гладким перилам, поднялся наверх. Теперь ему оставалось только добраться до своей комнаты.

Шаг за шагом, осторожно, прислушиваясь к каждому шороху… Только бы никого не спугнуть – особенно здесь, на втором этаже, где так близко и спальня мамы, и отцовская… Впрочем, отца сейчас нет – он уехал и вернется только через неделю. Куда-то к Астраповым вратам, по приказанию самого соберано, как он объяснил маме. Берто тогда тоже там был.

Размышляя об отце и об Астраповых вратах, он едва не проморгал какое-то движение за портьерой и замер, вглядываясь в пляску неверных теней. Есть кто-то? Нет? Показалось, что по коридору пронесся холодный ветер, и запахло затхлостью – точно так же, по рассказам кормилицы, пахло от Изначальных Тварей, когда те поднимались в мир живых, чтобы испить теплой человеческой крови… По спине у Берто пробежал озноб, и он мысленно велел себе собраться – не хватало еще испугаться, как девчонка.

Шаг. Еще шаг. Медленно, вдоль стены. Светлые лунные полосы – и между ними темнота. Можно попробовать перебраться с одного лунного островка на другой, не задев темноты, чтобы не попасть в лапы Изначальных Тварей… Нет, нельзя! Если он поскользнется и упадет, то наделает шума и попадется – и это в самом конце дороги, в десятке шагов от собственной спальни!

Рядом почудился мелькнувший огонек. Берто встряхнул головой – пригрезилось, не иначе! – но огонек никак не желал пропадать, зато одна из дверей в коридор оказалась приоткрыта, и в комнате за ней кто-то зажег свечу. Кто же?

Пальцы Берто погладили косяк двери, коснулись поверхности. Нащупали вырезанные гроздья винограда, лозы и листья… Так это спальня мамы! Возможно, ей просто не спалось, но любопытство оказалось сильнее, и Берто осторожно заглянул – и тут же удивленно распахнул глаза, зажимая себе самому рот, чтобы еще и не вскрикнуть.

Мама была не одна. Она и впрямь не спала – сидела на постели, грустно глядя на свечу, а рядом лежал… Огонек свечи колыхался, но даже такого света Берто хватило, чтобы узнать в этом человеке отцовские черты. Но отец в отъезде, а, значит… Это дядя Хулио? Но как же так?

Берто медленно отступил от двери, точно увидев вместо матери ядовитую гадюку, готовую броситься на него – или одну из тех Изначальных Тварей, который прятались за портьерами. До его комнаты было уже недалеко, и он пошел быстрее. Второпях он едва не опрокинул кувшин с водой для утреннего умывания, выставленный перед дверью – да к кошкам его!

Прокравшись в спальню, Берто стянул с себя одежду и нырнул в кровать. Он закрыл глаза и попытался уснуть, но даже на внутренней стороне век отпечаталась та сцена. Мама и Хулио… Как она могла? Или, может быть, это не она? Ведь она любит отца, не может не любить – иначе не улыбалась бы, не смеялась бы вместе с ним… Тогда почему она с Хулио?

Может быть, её принудили? Но ведь она могла рассказать обо всем отцу – он бы быстро разобрался с Хулио… Вызвал бы на дуэль, например. Или… Берто нервно вертелся в постели, простыни сбились в комок, но ему было все равно. Он пытался понять, могло толкнуть маму – его маму! – на подобное предательство. Ведь не могло же так быть, что её выдали замуж за отца, а она потом влюбилась в дядю, верно?

Спустя час тревожных раздумий, когда подступающий из-за горизонта рассвет начал постепенно растворять краски ночного неба, заставляя звезды выцветать, Берто все же заснул – так же тяжело, как думал до того, поворачиваясь с боку на бок и кривясь во сне. Один из первых солнечных лучей, пробежавшись по комнате и по кровати, остановился на его щеке – точно погладил с сочувствием.

***

Благодаря службе на флоте, ранние подъемы въелись в плоть и кровь Хулио, и даже в отпускных просыпался он так рано, что даже клирики в соборе святого Доминго в Алвасете еще не начинали служить заутреню. Бланка вставала куда позже, и после проведенных вместе ночей Хулио оставлял ее спящей. По размышлении, он счел эту привычку полезной – тогда их прошедшая ночь приобретала черты сна, воплощенной, но невозможной мечты. А мечту отпускать куда легче, чем воспоминания, и это могло сыграть ему на руку, если что-то пойдет не так. Против обыкновения, сегодня Бланка оказалась ранней пташкой – солнце еще не рвало туман в клочья, только осторожно пробивало бреши в плотной завесе, а та уже проснулась. Ополоснув лицо выстывшей за ночь водой, Хулио оглянулся на Бланку. Та уже умылась и накинула пеньюар, а теперь сидела за туалетным столиком, перебирая коробочки, флаконы, кисточки и другие женские приспособления, помогающие скрывать печать возраста. Вот она набрала что–то из баночки, на крышке которой был вырезан багряноземельский дракон, провела кисточкой под глазом… Смотреть на нее было приятно. Пусть старость уже накинула первые сети, проступившие морщинками в уголках губ и переносице, но она все еще сохраняла расцветшую, зрелую южную красоту, которой заслуженно гордилась. Да и Хулио так было приятней – окажись жена брата уродиной, ему куда труднее было бы проявить себя с ней галантным кавалером и чутким любовником. Конечно, Бланка, с ее чувствами к нему, на многое глядела бы сквозь пальцы, но все же вводить ее в подозрение было бы слишком опасно.

– У нас еще неделя? – он подошел к Бланке, встал у нее за плечом. В зеркале отразились статный мужчина и миловидная женщина. Они были идеальной парой… С точки зрения Бланки. А о своем отношении к этому вопросу Хулио предпочитал не задумываться лишний раз. Есть цель, и есть средства. И если Бланка – средство, то так тому и быть.

– Диего вернется через пять дней, – та отрицательно покачала головой. Подняла взгляд на Хулио, взглянула с надеждой – такой горячей, что его на секунду обожгло стыдом. – Ты останешься?

– Естественно, – улыбка в голосе, улыбка на губах – и Бланка расцвела ответной. Каждый раз ему наедине она улыбалась несмело, нежно, точно не почти что его ровесница, женщина не из наивных, а девочка, едва разменявшая полтора десятка лет и оттого падкая на любое проявление внимания. – Разве я могу тебе отказать?

Слишком нежно, слишком ласково, слишком сладко – точно в мед влип. Но Бланке нравилось. Ради этого Хулио готов был потерпеть.

– О чем задумался? – все с той же влюбленной улыбкой на губах Бланка привстала и легко поцеловала его в щеку.

– Ни о чем, – слишком вымученное безразличие, но даже этому она поверила. Наивная… Или влюбленная? Скорее, второе. – Ты будешь звать камеристку?

В таком случае, Хулио уже надо было уходить. Но Бланка, бросив на него кокетливый взгляд из–под ресниц, предложила:

– Может, вы поможете мне одеться, дор Салина? – и еще один игривый взгляд.

– Конечно, дора, – лицо Хулио едва не треснуло по швам – так усердно он натягивал улыбку. Дор Салина... О ком она думала – о нем или о Диего?

Если о Диего, если она так же шутливо заигрывала с ним по утрам, если сейчас видит в Хулио его... Ревность накрыла темной волной – он второй, всегда был вторым после старшего брата, и каждое напоминание об этом жгло. Он с детства был так же ловок, так же удачлив, так же хорош собой, как и он, но Хулио доставалось разве что пренебрежительное “да, не хуже, чем Диего“. Даже сам Диего относился к нему с легкой снисходительностью, зная, что в семье все дороги открыты перед ним, а Хулио уготована разве что военная карьера.

Он зря так считал. Годы шли, один из них пошел служить на флот, второй – в Торку, но каждый раз, возвращаясь домой, Хулио слышал только “Диего, Диего, Диего!“. Он и не подумал смириться со своим положением, и случайно подслушанное сравнение с Диего – причем не в его пользу, стало последней каплей. Тогда у Хулио появился план – план взять то, в чем ему отказывали, план сдвинуть Диего с пьедестала первенства, став главой рода Салина.

Неприятным сюрпризом для него стала женитьба Диего и рождение первенца. Но, как оказалось, этот брак стоило считать подарком судьбы – молодая красавица Бланка, отданная в жены Диего, неровно дышала к Хулио, и стоило только дать то, чего она хотела, как ею стало совсем нетрудно управлять. Иногда в Хулио шевелилось что-то вроде стыда, когда он видел, как Бланка сияла, глядя на него, но совесть быстро затихала – разве его цель того не стоила? Вот только ребенок... Хулио не был готов идти к своей цели по трупу ни в чем не повинного племянника... Но и поставить все свои старания под угрозу он тоже не мог!

Бланка вскрикнула, и Хулио, отвлекшись от своих мыслей, заметил, что слишком сильно затянул шнуровку корсажа.

– Прости, – он ослабил ленты, и Бланка вздохнула свободнее, – Так лучше?

– Да, – она кивнула, тревожно на него взглянув. Хулио едва уловимо напрягся – Бланка отнюдь не была глупышкой, и, в случае чего, могла вцепиться в какой-то вопрос не хуже дайтийской гончей. – Хулио... Что случилось?

Да, умом ее Создатель не обделил – вот только любой, даже самый острый ум проигрывал отчаянному желанию верить, что ее мечта сбылась, что с ней любимый человек, что она счастлива. И она верила, не желая даже думать о том, что это может оказаться ложью. Обычно Хулио хватало нескольких слов и пары поцелуев, чтобы она забыла о своих тревогах, и он воспользовался этим, ни минуты не колеблясь, пока тревога Бланки снова не сменилась расслабленной, мечтательной улыбкой.

– Теперь я вынужден тебя покинуть, – он отвесил ей церемонный поклон, но задержал поданную для поцелуя руку дольше обычного – как положено было любовнику. – Не хочу, чтобы прислуга застукала меня выходящим из спальни хозяйки дома...

Бланка только понимающе кивнула – ведь и не в ее интересах было раскрывать их секрет, – и, спустя еще один поцелуй, за спиной Хулио скрипнула, закрываясь, дверь спальни, украшенная резными побегами винограда.

Хотя спальни гостей находились в другом крыле дома, вряд ли кто-то осмелился бы задавать ему вопросы, так что рассчитывать на невидимых зрителей Хулио не стал. Он пересек коридор и упруго сбежал по ступенькам на первый этаж, а затем вышел из дома, вдыхая все еще прохладный, не согретый южным солнцем воздух.

Утро только вступило в свои права, а Бланка была по-прежнему в него влюблена, как кошка, его планам ничто не мешало. Разве что Берто... Но с ним он что-нибудь придумает. Хулио закинул руки за голову и с удовольствием потянулся – все для него складывалось как нельзя лучше.

***

Из кухни тянуло удушливым чадом жарящейся на обед рыбы, и Берто, покрутив носом, по лестнице поднялся на второй этаж. Он бы с радостью сбежал куда-нибудь из дома, но скоро должен был прийти ментор, наставлявший его в географии, иноземных наречиях и... “И прочих совершенно никому не нужных вещах“, – мысленно добавлял про себя Берто. Мысленно – потому что стоило ментору это услышать, как он разражался скрипучими укорами, обычно растягивавшимися на лишние полчаса, а кому была охота такое слушать? Да и у матери, если ей случалось услышать это, залегали укоризненные морщинки в уголках губ...

Берто остановился. Мать. Снова мать. О чем бы он не думал, мысли сворачивали на нее и на отвратительную подсмотренную ночью сцену. Она и Хулио. Ну, или Хулио и она – какая разница? Все равно она неверна отцу.

Он ведь видел их обоих еще утром – Бланка была чем-то расстроена, а вот Хулио разве что не светился от счастья. Тогда же он церемонно поцеловал матери руку (Берто едва не скрипел зубами – на него даже взглянули с недоумением) и умчался куда-то в город. Сказал, что по делам.

После его отъезда Берто старался держаться поближе к матери, отыскивая на ее лице хоть малейшие признаки радости. Должно быть, во всем виноват Хулио – ведь она не могла изменять отцу по своей воле, верно?

Не могла. Это Берто знал точно и теперь уверился в том, что вина за эту ночь, за утренние хмурые взгляды матери, за его недоумение и боль целиком и полностью лежит на Хулио. Мать не могла ничего сделать, ведь что может слабая женщина противопоставить мужчине? Ничего.

Да, точно. Берто кивнул сам себе. Только так – и никак иначе. А, значит, как только вернется отец, он все ему расскажет. И тот, конечно, вызовет Хулио на дуэль и убьет, простит мать – она ведь не по своему желанию это делала, – и все снова станет так, как должно.

Название: После победы
Автор:  WTF OE naval 2016
Бета:  WTF OE naval 2016
Размер: драббл, 498 слов
Пейринг/Персонажи: Руперт фок Фельсенбург
Категория: джен
Жанр: general
Рейтинг: R
Предупреждения: AU, где Западный флот взял Хексберг
Для голосования: #. WTF OE naval 2016 - "После победы"

Грязно-красный рассвет воспалившимся нарывом лопнул над Хексберг, пропуская сквозь тонкое покрывало туч солнечные лучи. Руппи протер слезящиеся глаза и оглянулся на черный силуэт виселицы за спиной — рассохшееся дерево недовольно поскрипывало.

— Наши потери? — Кальдмеер спрашивал так же, как и всегда, точно дело происходило на военных учениях, а не на площади захваченного города, и Руппи привычно поразился выдержке и стойкости своего адмирала. Привычно — потому что он уже слишком устал даже для удивления. Присланный доложиться адъютант Шнееталя тотчас же начал сыпать цифрами — наши военные, военные противника, гражданские, те, кому удалось сбежать... Руппи смотрел на дом с резными ставнями на противоположной стороне площади и выхватывал только некоторые фразы, да и те оставались трескучим набором бессмысленных слов.

...Они не ожидали этого успеха. Их противники не были ни дураками, ни неумехами в военном деле, и даже слепому цыпленку было ясно, что с этими двумя десятками вымпелов в Хексберг все не так чисто. Они не верили, когда пришли первые донесения об удачной высадке и начинающемся штурме города. Не верили, когда фрошеры начали отходить — шаг за шагом, отдавая по десятой доле бье за раз, но все же отступая и оставляя им Хексберг. Это продолжалось второй день, третий — когда Кальдмеер отправился на берег, почти все ключевые посты были заняты, и гарнизон Хексберг теснили дальше, за предместья.

Руппи следовал за Кальдмеером — вдалеке, где-то на южной окраине города, пылало Закатное зарево пожара. Улицы были пусты и казались вымершими — только чувствовались липкие взгляды, обшаривающие чужаков из-за ставен. На ближайшем перекрестке обнаружилась виселица с несколькими трупами, одетыми в дриксенскую форму. «Мародер», «Насильник», «Предатель» — таблички на шеях лаконично разъясняли вину каждого, и Руппи вглядывался в искаженные смертью лица, не находя среди них ни одного знакомого. Это было облечением — слабым, чтобы забить чад от горящих домов, иногда долетавшие из лабиринта улочек пронзительные крики, но все же облегчением.

У оставленного фрошерами Адмиралтейства, на мостовой у которого ветер до сих пор гонял пепел сожженных отступающими бумаг, их встретил Цвайер — с рукой на перевязи и усталыми красными глазами, но живой и по полной форме доложивший о выполнении приказа. А дальше в городе начал распоряжаться Кальдмеер... Руппи вместе с несколькими приписанными к нему морскими пехотинцами сбился с ног, отыскивая — или узнавая о смерти — нужных Кальдмееру людей, пытаясь не заблудиться и выйти живым из улочек и переулков — местные жители и не думали проявлять доброту к захватчикам. Пару раз его встретили даже с оружием — если, конечно, можно было считать оружием ржавые дедовские палаши и кухонные ножи, — но обычно ему удавалось обойтись почти без потерь. Вытирая с лезвия кровь накинувшегося со спины парня, нескольких мужчин, решивших, что одиночка-дрикс — легкая добыча, он уже не чувствовал даже сожаления — только тупое и усталое равнодушие. На следующее утро, прихрамывая на левую ногу, с мазком пепла на щеке и потеряв всякий военный лоск, он смог сказать Кальдмееру, что выполнил приказание.

Теперь Руппи ждал, куда и к кому его отправят в следующий раз — пожар уже потушили, но не до конца, и ветер еще доносил запах горелого. Виселица все еще поскрипывала, а по улице, ведшей к площади, шел дриксенский патруль.

Над горизонтом поднималось солнце. Хексберг был взят.

Название: Глубина
Автор: WTF OE naval 2016
Бета: WTF OE naval 2016
Размер: мини, 1661 слово
Пейринг/Персонажи: Рамон Альмейда/Йозев Канмахер
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Иногда Йозев думает, что лучше бы его убили до того
Примечание: AU, в котором Йозеву удалось выжить
Предупреждения: нон-кон
Для голосования: #. WTF OE naval 2016 - "Глубина"

Волна поднимает шлюпку и тут же опускает — вверх-вниз, опять вверх — и опять вниз... В том же ритме стучит боль у Йозева в затылке. Капли дождя опускаются на просмоленные, потемневшие от времени доски, медленно набухающие грязно-серым. Одна капля — одно пятно, вторая — пятно увеличивается и становится похожим на медузу, третья — медуза превращается в солнце... В одинокой капле отражается искаженное и до неправдоподобия раздутое лицо Йозева. Доски поскрипывают. Йозев прислоняется к ним лбом и прикрывает глаза. Порванная и намокшая в воде рубашка неприятно липнет к телу, но боль немного затихает, и из скрипа досок и покачивания лодки ловкие руки ткачихи-памяти прядут воспоминание о такой же шлюпке, насмешливо-ласковом взгляде деда и обещании, данном матери: принести с рыбалки вот такую рыбу... Огромную рыбу с серебристой чешуей и выпученными глазами.

Плотная грязь, утоптанная сотнями ног, почти не скользит. Дождя нет, но в воздухе висит противная мелкая изморось, заставляющая передергивать плечами и пытаться найти место посуше. Таких мест не так уж и много — даже под наспех сколоченным навесом, где спит большая часть пленных дриксов, ведь их было слишком много, чтобы вместиться в узкие извилистые коридоры городской тюрьмы — даже там никуда не деться от сырости.
Йозев садится на кем-то вбитый в землю чурбак, отводит липнущие к шее волосы, потемневшие от влаги и сбившиеся в безобразные космы, и начинает вытягивать из ладоней занозы от шершавого — и из осины сделанного, не иначе! — черенка лопаты. Лицо горит, по позвоночнику холодной змейкой стекает озноб, и он поднимает голову, ловя губами призрачную влагу. Головная боль и тошнота накатывают одновременно, и он сгибается, упираясь ладонями в лоб.

— Каких кошек ты тут расселся? — кто-то останавливается рядом с ним, но Йозев не может понять, кто. Снизу ему видны только сапоги и край ножен, выглядывающий из-под теплого шерстяного плаща. Он продолжает держать голову руками, и ему кажется, что стоит отпустить — и она рассыплется или вообще ускачет с плеч.

— Да у него, похоже, лихорадка, — тут прибавляется второй голос. — Оставь гуся в покое — все равно теперь этот наработает...
Йозев согласно кивает — да, какой же я работник, — но наклоняется слишком сильно и неловко взмахивает руками, когда земля дергается вперед, а он щекой упирается в носок чьего-то сапога.

Болезнь треплет его, как пес — пойманного воришку, отпуская на время — ровно настолько, чтобы он не задохнулся, — и тут же снова смыкая челюсти. Жар и холод сменяют друг друга, и он иногда даже не различает их, то порываясь отбросить то, чем его укрывают, то наоборот, глубже забиваясь под покрывала.

Молодой помощник лекаря, которому он был поручен, смотрит на Йозева с брезгливым недоумением, но выполняет свои обязанности: какие-то кашицы, отвары, прочая горькая, кислая и пахучая дрянь... Он обсуждает с другими больными, что жаль переводить тинктуры на полудохлого гуся — и его поддерживает одобрительный смех. Йозеву все равно. Он уже тихо надеется, что это закончится так или иначе. Может, помощнику это надоест и он просто даст ему яд, а не лекарство, может, его наконец-то добьет лихорадка, может, случится еще что-нибудь... Может, все это окажется бредом, плодом воспаленного горячкой сознания, и на самом деле «Ноордкроне» никогда не шла на Хексберг, и битвы не было, и он не захлебывался в серых послештормовых волнах, и его никогда не подбирала шлюпка с выжившими...

Тело не знает мыслей Йозева. Тело отчаянно хочет жить — и выкарабкивается, цепляясь за каждую выбоину, каждый выступ узкого обледенелого карниза, на котором висит его существование. Сон становится спокойнее, отступает озноб, и кашель теперь не так уж рвет грудь. За ним продолжают ухаживать, и вскоре, может быть, болезнь уйдет совсем. Можно жить. И Йозев с удивлением отмечает, что думает об этом без особой радости.
Однажды днем в лазарет приходит мужчина без двух пальцев на правой руке и с пустыми рыбьими глазами. Он приказывает Йозеву следовать за ним — Йозев следует.

В глубине души теплится надежда, что его все-таки убьют сразу, но, наверное, все закончится тем, что его вернут к другим пленным — пока зимний, дышащий верной смертью холод не добьет его окончательно.

Его не убивают. И даже не отправляют обратно, к остальным выжившим дриксам. Вместо этого его приводят в баню. Над лоханью с горячей водой курится пар, а на янтарно-желтой скамье аккуратно сложена стопка одежды и несколько полотенец рядом.

Провожатый уходит, и Йозев, скинув уже расползающиеся по швам после нескольких месяцев беспрерывной носки остатки своей формы, погружается в горячую воду. Несколько часов блаженства, вымывающего из тела и головы усталость — и он чувствует себя вполне готовым если не свернуть горы, то хотя бы совершить небольшой подвиг. Например, вылезти из уже почти остывшей воды и одеться.

Растершись полотенцем, он наклоняется над лоханью — отражение в воде колышется, меняя выражения от обиженного до восхищенного, и он смеется — впервые за последние несколько месяцев. Одежда оказывается ему немного велика, штопана, да и ношена не раз — но привередничать сейчас некому.
Когда Йозев уже успевает заскучать, обойти комнатку по периметру несколько раз и потрясти дверь, оказавшуюся запертой, наконец-то приходит прежний сопровождающий. Еще одно приказание следовать за ним — и у Йозева нет выбора, подчиниться ли.

На улице уже сгущается ночь, и, бредя следом за железной рукой стиснувшим его ладонь провожатым, Йозев думает о том, кому и зачем это понадобилось. Вряд ли всех пленных вот так пускают в баню по одному и снабжают одеждой, пусть даже и старой. Был бы он какой-то важной шишкой — было бы понятно, что рассчитывают на выкуп и хотят, чтобы он до этого выкупа дожил. А он-то что? Не шишка, даже ничего ценного о флоте не знает — обычный лейтенант, каких пруд пруди.

— Иди, — провожатый толкает его к светящемуся в ночи желтому прямоугольнику двери, и Йозев, споткнувшись о порог, едва не прикладывается носом об нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. Встает, отряхивает колени и оглядывается — дверь по левую руку от него закрыта, и идти можно только наверх. И что ему теперь делать? Он пожимает плечами и становится на первую ступеньку.

Лестница, и в конце — длинный коридор. Первая же дверь оказывается приоткрытой, а в комнате теплится свет — и, конечно, он не удерживается от того, чтобы заглянуть.

— Заходи, — низкий голос звучит набатом, и Йозев вздрагивает — ему, ослепленному даже едва теплящимся светом после темной лестницы, кажется, что звук исходит от непроглядно-черного клубка теней, сгустившегося в темном углу комнаты.

— Заходи, — повторяют ему уже с раздражением, и он делает первый шаг. Клубок теней шевелится и превращается в мужчину — еще не старого, сидящего на табурете у стены. Встав, он оказывается выше Йозефа почти на две головы и шире в плечах раза в полтора — хотя тот никогда не был карликом или слабаком, по сравнению с незнакомцем он чувствует себя шкетом-подмастерьем рядом с матерым молотобойцем.

— Рамон Альмейда, — и Йозеву протягивают ладонь размером с полторы его. — Будем знакомы?

Так вот это кто... Теперь Йозев вглядывается внимательнее и узнает — высокий рост, сила, южная внешность — и как он не узнал раньше? Хотя раньше он Альмейду лично и не видел... В памяти тут же всплывает со дна Хексбергского залива «Ноордкроне», и с ее борта ему улыбаются объеденные крабами остовы товарищей. Они ждут, что он выберет — и Йозев не обманет их ожиданий.

— Фрошерам руки не подаю, — отрезает Йозев. Он ожидает, что в лучшем случае его после такого пинком спустят с лестницы, в худшем — свернут шею на месте. Он даже втайне этого хочет — ведь не якшаться же ему с этими... жабоедами! Подумать только, они его позвали!

С лестницы его не спускают. Альмейда смотрит на него, словно на какую-то диковинку, и Йозев гордо вздергивает подбородок — знай, мол, наших! В глазах Альмейды на долю секунды мелькает странное выражение, но тут же пропадает.

— Ладно, — он опускает руку. — Раздевайся.

В первую секунду Йозеву кажется, что он ослышался. Он смотрит на Альмейду и глупо хлопает глазами. Раздеваться? Его точно об этом попросили?

— Снимай эти тряпки, — голос Альмейды наливается угрозой, он делает шаг к Йозеву. Первый порыв — отступить назад, упереться спиной в стену, но Йозеву удается удержать себя на месте. А потом Альмейда подходит вплотную и действительно его раздевает. Точнее, даже не раздевает, а рывками стягивает с него всю одежду и, швырнув ее куда-то в угол, поднимает Йозева за шкирку, как нашкодившего котенка, и бросает на кровать.

Йозеву больно. Ему немыслимо больно — он не знает, как себя чувствуют посаженные на кол, но думает, что им вряд ли хуже, чем ему сейчас. По внутренней стороне бедер стекает противное скользкое масло, а сзади натужно сопит и вбивается в него Альмейда. Сначала он даже пытался быть с Йозевом мягким, проталкивал в него пальцы, смазанные тем самым маслом, но он сострил насчет того, что и с кем потом Альмейда будет этими руками делать — и щека вспыхнула от тяжелой оплеухи, а мягкость закончилась.

Он сдавленно всхлипывает от очередного толчка, когда член Альмейды движется внутри него, и ожесточенно стискивает зубы — он не будет просить остановиться, не будет умолять прекратить все это, не будет упрашивать, чтобы кончилась эта невыносимая боль, не будет... Он выше этого. Он должен быть выше.

— Какой ты... узкий... — рука Альмейды поглаживает его по спине, и от этого подобия ласки Йозева выворачивает сильнее всего — глаза все-таки набухают слезами, но хотя бы часть ему удается сморгнуть, а оставшиеся стекают по щекам.

Наконец Альмейда коротко вздрагивает и довольно рычит, и Йозева внутри заполняет чужое семя. Щеки вспыхивают от унижения и брезгливости, но он чувствует, что уже физически неспособен что-то сказать или сделать. Он падает на теперь смявшиеся в комок простыни и охает от боли — ею отзывается даже попытка повернуться, не то что сесть.

Альмейда смотрит на него, и в его взгляде мелькает что-то вроде сожаления. Йозев утирает тыльной стороной ладони остатки слез с лица — какая уже теперь, к кошкам, разница. После такого позора ему только утопиться, что уж там какие-то слезы...

— Тебя выпустят утром, — Альмейда быстро, деловито одевается — точно только что работу закончил, а не вражеского лейтенанта поимел. У Йозева нет сил даже кивнуть — правда, Альмейде его кивки нужны, как щуке деньги.

Когда он выходит из комнаты, захлопывает за собой дверь и задвигает засов, Йозев, уже не стесняясь, глухо всхлипывает раз за разом и подтягивает колени к груди, охая от снова отозвавшейся боли. Мысли о пережитом, страх, отвращение, жгучее ощущение собственной беспомощности и бессилия мечутся внутри черепа, точно рыбы — в слишком тесном для них пруду, и Йозев скоро позволяет увлечь им себя на глубину — туда, где нет света, нет напоминаний о пережитом — есть только мягкий, накрывающий с головой сон, в котором его ласково касаются материнские руки, будто ничего и не случалось... Ничего не было.

@темы: фики, ЗФБ, Отблески Этерны, фандомы

читать дальше
Другие тесты и гадания от Шувани

Надо же, как интересно выразились. Учту.

@темы: флешмобы, опросы и тесты

@темы: реал, зло