Даже более прекрасный, чем я могла себе представить.
31.12.2015 в 22:48
Пишет Jaya Jeeves:маленькая Санта возвращается снова!
для милой Воробышко!
по заявке!
о Горлопане, да еще для такого чудесного человека, я могу говорить много, пространно и с удовольствием, поэтому постаралась кратко и с зимней тематикой.
драббл, 711 слов, Угорь, Горлопан, плющ, снег, драма.
очень надеюсь, что все-таки понравится!)
да, я успела до курантов! но оно дурно вычитано(
Снег опускается медленно и бесшумно - тяжелые, плотные хлопья, как лебяжий пух. На загроможденном камнями кладбище, высящимися над смерзщейся землей круглыми надгробиями, снег ложится ровным и чистым полотном, укрывая серое и черное. Притираясь, как кошка боком, оставляя белые пятна в рытвинах бурой коры искривленных деревьев. Пелена укрывает склон горы, низкую, выросшую из тверди крепостную стену, так, что в мареве застилающих небо снежинок только и видно, что перемигивание рыжего огонька сторожевой башни, словно всполох крыльев яркой бабочки высоко на шевелящемся белом полотнище.
Кладбище пустынно и безлюдно, и белизна нетронута, монотонна, идеальна. Бесшумная буря накрывает перевал, застилая взор на десять шагов вперед, но за крепостью, где нет дыма печных труб и суеты, где снег касается снега сухой и чистый, все замирает в безвременьи.
Угорь выходит из обвалившейся каменной арки, от перехода с поста, и оказывается словно отрезан от другого, шумного, привычного мира Одинокого Великана. Пахнущего дровяным и угольным дымом, кожей и горечью, подвижного и текучего. Завеса тяжелых снежинок опускается за его спиной, как полотно - и такое же мерно течет впереди, вокруг, над ним. Пустое серое небо бесконечно и осязаемо. Мира вокруг, кажется, и нет вовсе - он заканчивается в нескольких шагах. Белый и серый заполняют всё, нет других цветов.
Ничего больше нет.
Холод пушистой лапой трогает открытое в вороте и капюшоне лицо, снежинки ложатся на воротник и складки плаща пушистыми перьям. Замирают, не тая.
В тяжелой густой тишине слышно приглушенно, шаги мягкие, хрусткие и медленные. Укрытые шапками снега ломаные просветы арок впереди, над могилами, тающие в снежной мгле, как темную тень пропускают фигуру. Угорь сдувает крупную снежинку, легшую на ворот у самых губ, и делает шаг вперед.
- Впервые вижу такой снег, - обращается он к остановившемуся Горлопану.
Тяжелый капюшон, укрывающий его голову, весь запорошен снегом, и под обеленными темными складками на бледной коже лег по-настоящему правильный, какой-то совсем картинный румянец. Какой рисуют у разодетых дам на шкатулках и в городских журналах. И только губы сухие и бескровные.
- Снежков не слепишь, - отзывается Горлопан. - Слишком сухо.
Середина зимы близится - наверное, к празднику своего имени Сильна дала этот снег, и сухой мороз, менее жестокий, чем привычные холода перевала.
Горлопан тянется к высокому надгробию, сгребает рукой, голыми, покрасневшими на холоде пальцами пригоршню снега из густого настила, и сдувает, открыв ладонь перед самым лицом.
Могилы вокруг кажутся просто сугробами, и все место приобретает от этого странный вид, какую-то на периферии ощутимую тоску. Все вокруг кажется чем-то простым, совсем не тем, что есть.
Там, где Горлопан коснулся рукой, разворошенная шапка снега осыпается к подножию, и, как змеиный бок, на сером камне инеисто проблескивает зеленое.
Угорь хмурится, сначала не поняв, сбитый с толку проблеском света в этом монохромном царстве, что это. Горлопан же тянется снова - гладит пальцами хищные, вытянувшиеся, как наконечники стрел, темно-зеленые листья, плотно легшие на камень.
Плющ кажется частью надгробия, словно выбит на нем, вколочен внутрь.
Угорь делает шаг, другой, чтобы самому проверить, правда ли растение живое. Горлопан вздрагивает, словно не слышал его шагов, не почувствовал приближения, когда его озябших пальцев, перебирающих по изогнутой дуге ствола, касаются пальцы Угря.
- Как он не погиб здесь? - Спрашивает Угорь.
Он касается листьев едва-едва, кончиками пальцев. Они холодные, как сам камень. Как укрывавший их снег. Пальцы Горлопана теплее. Он сжимает их в ладони, поднимает к губам, чтобы согреть дыханием.
- Неназываемый дал этому растению такую силу, что ему не страшен даже самый лютый холод, - дергает уголком губ Горлопан, морщится, хмуро поглядывая по сторонам. - Он здесь есть на каждой могиле.
Он смотрит, как Угорь поводит головой, пробежавшись взглядом по белизне вокруг, словно надеясь увидеть сквозь снег надгробия.
- Кладбищенская трава, - хмыкает Угорь, вытягивая из глубокого рукава вторую кисть руки Горлопана, растирая озябшие пальцы. - Еще и не вымерзает.
- Да ну, - Горлопан встряхивает головой, как кот, отряхиваясь от ставшего тяжелого, густо накрывшего капюшон снега. - Есть же сказка, что под плющом каждый, кого не заберет в свои руки Сагра и кто не захочет идти с ней, обретет покой. Где же ему еще плестись, как не на могилах.
Белая пелена успевает покрыть зеленые инеистые листья в прогалине разворошенного снега, пока они стоят, глядя то друг на друга, то вокруг, в белизну.
Потом только Угорь замечает, что у бойниц их каморки в башне, на высоте, с северной, ветреной стороны, тянутся такие же хищные листья на узловатых серых стеблях, вплетаясь и перебираясь по камню. Заранее укрывая башню и крепость, которой скоро суждено стать надгробием целого гарнизона.
URL записидля милой Воробышко!
по заявке!
о Горлопане, да еще для такого чудесного человека, я могу говорить много, пространно и с удовольствием, поэтому постаралась кратко и с зимней тематикой.
драббл, 711 слов, Угорь, Горлопан, плющ, снег, драма.
очень надеюсь, что все-таки понравится!)
да, я успела до курантов! но оно дурно вычитано(
Снег опускается медленно и бесшумно - тяжелые, плотные хлопья, как лебяжий пух. На загроможденном камнями кладбище, высящимися над смерзщейся землей круглыми надгробиями, снег ложится ровным и чистым полотном, укрывая серое и черное. Притираясь, как кошка боком, оставляя белые пятна в рытвинах бурой коры искривленных деревьев. Пелена укрывает склон горы, низкую, выросшую из тверди крепостную стену, так, что в мареве застилающих небо снежинок только и видно, что перемигивание рыжего огонька сторожевой башни, словно всполох крыльев яркой бабочки высоко на шевелящемся белом полотнище.
Кладбище пустынно и безлюдно, и белизна нетронута, монотонна, идеальна. Бесшумная буря накрывает перевал, застилая взор на десять шагов вперед, но за крепостью, где нет дыма печных труб и суеты, где снег касается снега сухой и чистый, все замирает в безвременьи.
Угорь выходит из обвалившейся каменной арки, от перехода с поста, и оказывается словно отрезан от другого, шумного, привычного мира Одинокого Великана. Пахнущего дровяным и угольным дымом, кожей и горечью, подвижного и текучего. Завеса тяжелых снежинок опускается за его спиной, как полотно - и такое же мерно течет впереди, вокруг, над ним. Пустое серое небо бесконечно и осязаемо. Мира вокруг, кажется, и нет вовсе - он заканчивается в нескольких шагах. Белый и серый заполняют всё, нет других цветов.
Ничего больше нет.
Холод пушистой лапой трогает открытое в вороте и капюшоне лицо, снежинки ложатся на воротник и складки плаща пушистыми перьям. Замирают, не тая.
В тяжелой густой тишине слышно приглушенно, шаги мягкие, хрусткие и медленные. Укрытые шапками снега ломаные просветы арок впереди, над могилами, тающие в снежной мгле, как темную тень пропускают фигуру. Угорь сдувает крупную снежинку, легшую на ворот у самых губ, и делает шаг вперед.
- Впервые вижу такой снег, - обращается он к остановившемуся Горлопану.
Тяжелый капюшон, укрывающий его голову, весь запорошен снегом, и под обеленными темными складками на бледной коже лег по-настоящему правильный, какой-то совсем картинный румянец. Какой рисуют у разодетых дам на шкатулках и в городских журналах. И только губы сухие и бескровные.
- Снежков не слепишь, - отзывается Горлопан. - Слишком сухо.
Середина зимы близится - наверное, к празднику своего имени Сильна дала этот снег, и сухой мороз, менее жестокий, чем привычные холода перевала.
Горлопан тянется к высокому надгробию, сгребает рукой, голыми, покрасневшими на холоде пальцами пригоршню снега из густого настила, и сдувает, открыв ладонь перед самым лицом.
Могилы вокруг кажутся просто сугробами, и все место приобретает от этого странный вид, какую-то на периферии ощутимую тоску. Все вокруг кажется чем-то простым, совсем не тем, что есть.
Там, где Горлопан коснулся рукой, разворошенная шапка снега осыпается к подножию, и, как змеиный бок, на сером камне инеисто проблескивает зеленое.
Угорь хмурится, сначала не поняв, сбитый с толку проблеском света в этом монохромном царстве, что это. Горлопан же тянется снова - гладит пальцами хищные, вытянувшиеся, как наконечники стрел, темно-зеленые листья, плотно легшие на камень.
Плющ кажется частью надгробия, словно выбит на нем, вколочен внутрь.
Угорь делает шаг, другой, чтобы самому проверить, правда ли растение живое. Горлопан вздрагивает, словно не слышал его шагов, не почувствовал приближения, когда его озябших пальцев, перебирающих по изогнутой дуге ствола, касаются пальцы Угря.
- Как он не погиб здесь? - Спрашивает Угорь.
Он касается листьев едва-едва, кончиками пальцев. Они холодные, как сам камень. Как укрывавший их снег. Пальцы Горлопана теплее. Он сжимает их в ладони, поднимает к губам, чтобы согреть дыханием.
- Неназываемый дал этому растению такую силу, что ему не страшен даже самый лютый холод, - дергает уголком губ Горлопан, морщится, хмуро поглядывая по сторонам. - Он здесь есть на каждой могиле.
Он смотрит, как Угорь поводит головой, пробежавшись взглядом по белизне вокруг, словно надеясь увидеть сквозь снег надгробия.
- Кладбищенская трава, - хмыкает Угорь, вытягивая из глубокого рукава вторую кисть руки Горлопана, растирая озябшие пальцы. - Еще и не вымерзает.
- Да ну, - Горлопан встряхивает головой, как кот, отряхиваясь от ставшего тяжелого, густо накрывшего капюшон снега. - Есть же сказка, что под плющом каждый, кого не заберет в свои руки Сагра и кто не захочет идти с ней, обретет покой. Где же ему еще плестись, как не на могилах.
Белая пелена успевает покрыть зеленые инеистые листья в прогалине разворошенного снега, пока они стоят, глядя то друг на друга, то вокруг, в белизну.
Потом только Угорь замечает, что у бойниц их каморки в башне, на высоте, с северной, ветреной стороны, тянутся такие же хищные листья на узловатых серых стеблях, вплетаясь и перебираясь по камню. Заранее укрывая башню и крепость, которой скоро суждено стать надгробием целого гарнизона.